Удивительное племя людей, эти рыболовы!
Раннее воскресное утро. На перевозе у канала «Москва-Волга» очередь колхозников из ближних и дальних деревень. Кто в город, кто на левобережные дачи — с молоком, с картошкой. Ждут лодку, которая на другой стороне.
— Парень! — визгливым голосом кричит озорная молочница, обращаясь к человеку с удочкой в руках, застывшему у парапета. — Шел бы лучше в лес по грибы, чем на дамбе костяшки оттаптывать!
Кстати нашел сайт где можно посмотреть фильмы онлайн, после прочтения статьи не забудьте заглянуть.
«Парень», у которого два своих парня в этом году окончили университет, даже не поворачивает головы. Не спуская глаз с поплавка, он достает из кармана папиросу, но… поплавок вздрагивает, и папироса летит в воду. Двумя руками рыболов хватает удилище.
— Гляди, гляди: щука! — поддразнивает его из очереди какой- то дед. — Ты ее полегоньку тащи!
Поплавок долго и неуверенно танцует по воде. Наконец он ныряет… Под общий хохот колхозников рыболов с торжественным видом вытягивает из воды ерша величиной с мизинец новорожденного ребенка.
— Подмосковный судачок? — интересуется второй рыбак, скучающий у неподвижных донок.
— Он, — отвечает первый, — хозяин водоема.
Народу на дамбе сегодня много, оба крыла ее густо заставлены поплавочными и донными удочками. Большинство любителей этого спорта приехало со вчерашнего вечера и провело здесь всю ночь, в чем легко убедиться по их покрасневшим глазам и помятым лицам. Исключение составляют три человека: геодезист Петр Петрович, полковник в отставке Михаил Викторович и старичок-пенсионер Иван Григорьевич. Эти живут поблизости на даче и пришли сюда рано утром, с трудом отыскав на дамбе свободное место. Среди рыбаков стоит напряженная тишина, лишь изредка прерываемая отдельными репликами. Суетится только Михаил Викторович: он расставил свои удочки с обеих сторон дамбы и ежеминутно перебегает от одной к другой.
— Как успехи? — бросает он на ходу Ивану Григорьевичу.
— Две головы…
Это значит, что на конце его кукана — толстого телефонного провода (для надежности!) — болтаются в воде два ерша дошкольного возраста.
У самого Михаила Викторовича дела не лучше. Все снасти у него иностранного происхождения — крючки £ какими-то двойными бородками, лески цвета морской воды, поплавки причудливой формы. Одна беда: подмосковная рыба до сих пор не оценила весь этот заграничный блеск. А в центре дамбы происходит нечто забавное.
Какой-то рыболов, для удобства усевшись верхом на цементный парапет, ловит тех же ершей на мормышку прямо в воротах, на фарватере. Клюет у него непрерывно. Едва успевает крючок с мотылем погрузиться, как его тут же хватает «подмосковный судак».
— Держи, Вася! — перебрасывает рыболов очередную добычу своему приятелю. — Чего-чего, а уха нынче у нас будет.
Вася сидит метрах в пяти, закинув свою удочку в заводинку, образованную изогнутым крылом дамбы. Он на лету подхватывает ерша и опускает его в сетку-садок. Садок этот — его гордость, он не обычный, а с рукавом: не надо всякий раз вытаскивать из воды.
Минут через пятнадцать рыболову приходит в голову полюбоваться на свою работу.
— Вася, — удивляется он, — в чем дело? Ловлю-ловлю, а рыбы вроде не прибавляется. Она, случаем, не удирает из твоей «авоськи» да не возвращается ко мне обратно?
— Ты ненормальный, — безапелляционно отвечает Вася, — из моего садка никогда не уходила ни одна рыба.
Рыболов возвращается на свое место и к первому же пойманному ершу, проколов ему хвостовой плавник, привязывает нитку. Не проходит и пяти минут, как тот же ерш опять садится на крючок.
— Ну, это уже мистика! — кричит рыболов. — Слушай, разиня, если мы будем так ловить, наша уха останется в канале.
«Разиня» вытаскивает садок из воды. Там, где рукав соединяется с первым обручем, в сетке лопнули две ячеи, образовав солидное отверстие. Все ясно. Ерши путешествуют по конвейеру: с крючка в садок, а из него под сваями дамбы обратно на фарватер.
А лодка перевозчика, как челнок, ходит в воротах, едва успевая перебрасывать народ с одной стороны на другую. Вот она привезла еще одного рыбака. Он бодро шагает на дамбу и втискивается со своими донками между двумя чужими.
— Послушайте, — замечает сосед справа, — вам не кажется, что нас здесь и так уже слишком много?
— Ничего! — невозмутимо отвечает новоприбывший. — В тесноте, как говорится, да не в обиде.
И с математической точностью забрасывает свою донку на донку соседа слева.
Левый сосед — это Петр Петрович. Но он сейчас ничего не замечает. В его руке другое удилище, леску которого неожиданно и резко потянуло. Со всей горячностью начинающего любителя Петр Петрович делает мощную подсечку. Леска лопается, грузило со свистом вылетает из воды и повисает на проводах электросети, столбы которой стоят невдалеке. А на камнях у самой кромки канала прыгает сорвавшийся с крючка крупный красноперый красавец окунь. В два скачка он достигает воды, и в ту же секунду вслед за ним бросается в воду Петр Петрович…
Дамба сотрясается от смеха.
Цепляясь за скользкие камни, огорченный рыболов выбирается на берег и начинает раздеваться.
— Вы что, — иронизирует Иван Григорьевич, — решили догнать его в воде? —
— Черт с ним… — выжимая пиджак, отзывается Петр Петрович. — Разве в этом дело?
Испорченная снасть, намокшая одежда — все это не в счет. Главное то, что он пережил, когда на конце лесы ходила крупная рыба и его рука почувствовала ее тяжесть. Ради этого переживания каждый день с утра до вечера он… «прописан на дамбе», как подтрунивают над ним домашние. И повторись все сначала, Петр Петрович не пожалеет.
Кстати, вот зашевелилась и вторая донка… Удилище падает на землю, и почти голый Петр Петрович бросается к нему. Нет! Это новоприбывший рыбак тянет из воды свою снасть, а вместе с ней и донку Петра Петровича и еще чьи-то другие.
— Ну, это уже не ловля! — недовольно ворчат рыболовы. Солнце поднимается все выше. Летний день разгорается. Многие любители начинают собираться домой.
— Па-па! — кричит из-за изгороди, отделяющей дамбу от перевоза, белобрысый мальчик лет восьми. — Мама сказала: иди сейчас же завтракать!
— И после некоторой паузы неожиданно добавляет: — А то знаешь, что будет?
— Сейчас, сейчас… — смущенно бормочет Михаил Викторович. — Еще несколько минут…
Через изгородь перелезает на дамбу новый рыболов. Это тоже завсегдатай здешних мест, газетный работник Федор Иванович.
— Долго спите, — встречает его старичок-пенсионер, — к шапочному разбору поспели.
— Почему? — весело возражает тот. — В самый раз. Сколько тут ни ловлю, знаю: раньше восьми часов лещ через ворота не проходит.
Он идет на край дамбы и забрасывает донку на фарватер. Здесь сейчас стало свободно. Большинство рыболовов сматывает удочки, кое-кто уже потянулся к перевозу.
Спустя короткое время у Федора Ивановича первая поклевка, и, еле дотянувшись до воды коротким подсачком, он вытаскивает серебряного леща килограмма на два.
Счастливый случай? Или точное знание местных условий и повадок рыбы? Пусть будет и то и другое… Посмотрите, какую это произвело сенсацию! Все население дамбы бросается на ее край. Любители, только что смотавшие свои снасти, поспешно разматывают их вновь. Те, кто ушел к перевозу, сломя голову бегут обратно. Не проходит и минуты, как весь парапет снова так плотно заставлен донками, что в их лесках запутается даже ерш.
— Папа — кричит из-за изгороди мальчик. — Ну что же ты? Но Михаил Викторович уже ничего не слышит. Он — в толпе рыболовов, сгрудившихся на краю дамбы. Его глаза прикованы к единственной донке, которую ему удалось поставить в общей суматохе.
И… случается невероятное.
Вздрагивает мексиканский колокольчик. Натягивается, как струна, английская леска цвета морской воды. Провисает… Снова натягивается… Наконец-то оправдала себя заграничная снасть!
— Тащи!
— Подсекай!
— Тяни, а то уйдет!
Десятки советов сыпятся на голову рыболова. Михаил Викторович краснеет от волненья, щеки у него подергиваются. За все дни, проведенные на канале, он не поймал ничего стоющего, кроме десятка костлявых густерок, и вот в его руках какая-то громадная тяжесть до предела натянула лесу и ходит из стороны в сторону — «водит», как говорят заправские рыбаки.
— Я… я не могу… — прерывающимся голосом лепечет он. — Я боюсь…
— Не торопитесь! — кричит пенсионер Иван Григорьевич. — Дайте ему глотнуть воздуха — он сам пойдет!
Фарватер пересекает лодка, переполненная пассажирами. День воскресный: ягодникам — любителям здешних лесов конца нет.
— Сережа! — с мольбой в голосе взывает Михаил Викторович. — Выручай! Оборвет!
Сережа — перевозчик, только что бывший свидетелем поимки леща, поворачивает лодку к воротам дамбы.
— Ты не тяни! — кричит он. — Я сам…
Лодка долго кружит по фарватеру, выводя из терпения толпу рыболовов, пока перевозчику удается, наконец, поймать лесу.
— Осторожнее… — волнуется Михаил Викторович.
— Здесь! — успокаивает его перевозчик. — Сидит…
И с трудом вынимает из воды большой лист ржавого железа, с обеих сторон облепленный ракушками. Заграничный крючок с двумя бородками накрепко засел в одной из них.
Продолжительный гудок заглушает общий хохот. Это идет «Доватор» — новый трехпалубный теплоход, поднимающий большую волну. В лодке — переполох. Перевозчик что-то кричит, но его никто не слышит. Весла — в руках неопытного пассажира, а тот не знает, что волна меньше всего на глубоком месте и что есть силы гребет к берегу. Прежде чем лодка успевает подойти к причалу, ее накрывает двухметровая гряда воды.
Крик, визг…
Все живы. Ничего страшного вообще произойти не могло, так как у берега — воробью по колено. Но все вымокли до нитки, и лодка полна воды.
Невольные купальщики обрушивают на рыболовов тысячи проклятий. Больше всех достается бедному Михаилу Викторовичу. Даже от восьмилетнего сына. — Доловился! — укоризненно говорит мальчуган. — Вечно тебя зовешь, зовешь, а ты…
Постепенно страсти успокаиваются, и все расходятся. Печет июньское солнце, и те, кто намок, высохнут, не дойдя до лесу.
Покидают дамбу и любители рыболовы. Ненадолго. До следующего воскресенья. А те, кто свободен или живет поблизости, обязательно вернутся сюда к вечеру. Ведь на вечерней заре может брать лещ… Не правда ли?